Здравствуй, горбатое Семихолмие
Я чужеземец, пропитанный волнами…
Вот он я весь — без любви и без почестей
Стою на виду, Ваше Высочество.
Небо, застиранное до дыр
В эту палитру бы да Невской воды…
Вот он размах! Какова перспектива!
Все не влезает в окно объектива…

Э-эй! Мое Семихолмие!
А-а мне бы безмолвия…

И вот я обалдевший, наивный и грешный
Рванул что есть мочи в этот город кромешный.
Я с блюдца Луны лакал — авось не убудет,
Проставлюсь потом голубоглазому Будде.
Какой-то педант на прудах Патриарших
Мне про Бога шептал, но я послал подальше.
И трамвай безумный догнать пытался,
Но потом отстал — видно обознался.

Хеей! Мое Семихолмие!
А-а мне бы безмолвия.

Краснощекая баба, что торгует теплом,
Зазывала меня на чай, за углом.
И все бы, да ничего, да за углом два амбала,
И как заведено фонари в полнакала…
Я очухался ночью в районе Щелково,
Без денег в карманах, с глазами-щелками,
Кто я здесь — без креста и без имени,
С запекшейся кровушкой в области темени?

Хей-ей! Мое Семихолмие!
А-а мне бы безмолвия.

Как я выжил, как выскочил из этого Ада?
Как ласково принял меня пол вокзала.
И теплый вагон — как лекарство от боли,
И пол-суток в пути — в снах и покое.
Почему поезда не летают до Питера?
Я спросил похмелюгу Юпитера,
Он сидел у края платформы,
Глубоко наплевав на людей в униформе.

Хеей! Мое Семихолмие!
А-а мне бы безмолвия.

На пол-пути до родимой берлоги
В болоте сонного Бологово
Я стук услышал в окно вагона —
Там то ли видение, то ли икона.
Раскинув руки в поношеном свитере,
Я опознал похмелюгу Юпитера.
Он подмигнул: «Ну что, брат, нам по пути?
Тебе до Питера? Могу подвезти…»

И поезд послушно взмыл в небеса…
Рельсы внизу — как взлетная полоса…

Кто сказал, что поезда не летают до Питера? А?

Хеей! Мое Семихолмие!
А-а мне бы безмолвия.