Я дышал синевой, белый пар выдыхал…
Он летел, становясь облаками.
Снег скрипел подо мной, Поскрипев — затихал,
А сугробы прилечь завлекали.

И звенела тоска, что в безрадостной песне поется,
Как ямщик замерзал в той глухой непролазной степи…
Усыпив, ямщика заморозило желтое солнце.
И никто не сказал: «Шевелись, поднимайся, не спи!»

Всё стоит на Руси
До макушек в снегу,
Полз, катился, чтоб не провалиться.
Сохрани и спаси!

Дай веселья в пургу!
Дай не лечь, не уснуть, не забыться.
Тот ямщик — чудодей бросил кнут и — куда ему деться?!
Помянул он Христа, ошалев от заснеженных вёрст.

Он, хлеща лошадей, мог бы этим немного согреться…
Ну, а он в доброте их жалел, и не бил, и замёрз.
Да…
Отраженье своё

Увидал в полынье —
И взяла меня оторопь: в пору б Оборвать житиё,
Я по грудь во вранье!
Да и сам-то я кто? Надо бы в прорубь.

Вьюги стонут, зовут, кто же выстоит, выдержит стужу?
В прорубь надо да в омут, но — сам, а не руки сложа.
Пар валит изо рта… Эх, душа моя рвется наружу!
Выйдет вся — схороните, зарежусь — снимите с ножа.

Снег кружит над землей,
Над страною моей.
Мягко стелет, в запой зазывает…
Ах, ямщик удалой!

Пьёт и хлещет коней!
А не пьяный ямщик замерзает…
Так звенела тоска, что в безрадостной песне поется,
Как ямщик замерзал в той глухой непролазной степи…

Усыпив, ямщика заморозило желтое солнце.
И никто не сказал: «Шевельнись, поднимайся, не спи!»