Поле наледью покрылось, я упал, поскользнулся
И четвертиночка разбилась, до неё дотянулся.
И остатки вылил в рот скособоченный, может, всё же заберёт, очень хочется,
Может, всё же заберёт — куда денется, может, всё тогда пройдёт, всё изменится.

Ах, воротись, вернись ко мне, девчоночка,
Я стогом сена был, ты в нём — иголочка
Сгорит стожок в огне — игла останется
И по твоей вине, и по твоей вине, — я горький пьяница.

На колени встал, мотаю головой, жалко водки,
А ветер гонит листья в стаи и в реке топит лодки.
Издевается, подлец, над осиною: словно бабу гнёт к земле — руки сильные!
А мою, поди, согни — ох, намаешься! Год-другой пройдёт, пока оклемаешься.

Ах, воротись, вернись ко мне, девчоночка,
Я стогом сена был, ты в нём — иголочка
Сгорит стожок в огне — игла останется
И по твоей вине, и по твоей вине, — я горький пьяница.

Соло.
Четвертиночки-осколки прямо в кровь руки режут.
Эх, в вагон бы да на полку в месяц раз и не реже.
Не берёт меня глоток, не берёт другой, не привидится цветок сине-голубой.

Пропадать, наверно, здесь, под берёзами одинокому, как есть, и тверёзому.
Ах, воротись, вернись ко мне, девчоночка,
Я стогом сена был, ты в нём — иголочка
Сгорит стожок в огне — игла останется

И по твоей вине — я горький пьяница.
Сгорит стожок в огне — игла останется
И по твоей вине, и по твоей вине, и по твоей вине, — я горький пьяница.